Колыбель на орбите [сборник] - Артур Кларк

— Мимас слишком близко. Энцелада и Тетис тоже.

Мне не стыдно признаться в том, что после хорошей дозы коньяка язык у меня слегка заплетался, когда я произносил эти названия.

— Сатурн там целиком заполняет небо. Создается впечатление, будто он падает вам на голову. Кроме того, эти спутники не имеют твердой поверхности. Это огромные снежные шары. Диона и Рея лучше. С обоих открывается прекрасный вид. Но все внутренние спутники слишком малы. Даже Рея имеет в поперечнике всего около полутора тысяч километров, а остальные значительно меньше.

Собственно, раздумывать не о чем. Лучше всего, конечно же, Титан. Он обладает вполне приличными размерами, крупнее нашей Луны, почти такой же, как Марс. На нем также приемлемая сила тяжести, примерно одна пятая земной, так что ваши гости не будут плавать где попало. Он всегда останется главным источником топлива благодаря метановой атмосфере, что вам следует учесть в своих планах. Каждый корабль, летающий на Сатурн, должен совершать там посадку.

— А внешние спутники?

— Нет. Гиперион, Япет и Феба слишком далеко. Нужно основательно напрячь зрение, чтобы вообще разглядеть кольца с Фебы! Не о чем и говорить. Советую остановиться на добром старом Титане. Несмотря на то что температура там составляет двести градусов ниже нуля, а аммиачный снег не слишком подходит для катания на лыжах.

Он внимательно меня выслушал, и даже если считал, что я просто издеваюсь над его любительскими псевдонаучными идеями, то ничем не дал этого понять. Я больше ничего не помню из нашей беседы. Вскоре мы распрощались и встретились снова, наверное, только лет через пятнадцать. Видимо, все это время он во мне не нуждался, но в конце концов я ему для чего-то понадобился, поскольку он позвонил сам.

Теперь я понимаю, чего ждал мистер Перлман. В своих пророчествах он оказался куда дальновиднее меня. Естественно, этот человек не мог предполагать, что ракету ждет та же судьба, что и паровую машину в течение неполного столетия. Однако он знал, что должно появиться что-то новое, и, вероятно, финансировал первые работы Сондерсона над парагравитационным двигателем. Но бизнесмен решил снова со мной встретиться лишь тогда, когда началось строительство термоядерных электростанций, которые могли успешно обогреть сотню квадратных километров столь холодной планеты, как Плутон.

Он был уже очень стар и стоял одной ногой в могиле. Мне рассказали о том, насколько он богат, и я с трудом мог этому поверить, пока собственными глазами не увидел детально разработанные планы и великолепные модели, над которыми без лишней огласки трудилась целая команда специалистов.

Мистер Перлман сидел в инвалидной коляске, был похож на иссохшую мумию и не отводил взгляда от моего лица, пока я знакомился с моделями и схемами.

Наконец он сказал:

— Капитан, у меня есть для вас работа…

Так я оказался здесь. Мое занятие, естественно, ничем не отличается от командования космическим кораблем — большинство технических проблем те же самые. Сейчас я был бы уже слишком стар для того, чтобы оставаться капитаном корабля, так что крайне благодарен мистеру Перлману.

Уже слышен гонг. Если дамы готовы, то я предлагаю пройти на обед через обзорную галерею.

Даже после стольких лет мне до сих пор нравится наблюдать восход Сатурна, а сегодня вечером он почти полный.

СМЕРТЬ И СЕНАТОР

[11]

Никогда еще весенний Вашингтон не казался ему таким прекрасным… Последняя весна, мрачно подумал сенатор Стилмен. Даже теперь, хотя слова доктора Джордена не оставляли места для сомнений, трудно было примириться с истиной. Прежде он всегда находил выход, пусть полный крах порой казался неизбежным. Если его предавали люди, он увольнял их, даже сокрушал в назидание другим. На этот раз измена таилась в нем самом. Так и кажется, что чувствуешь тяжелый ход своего сердца, а вскоре оно и вовсе остановится.

Нет никакого смысла готовиться к президентским выборам; хорошо, если он доживет до выдвижения кандидатур… Конец мечтам и честолюбию, и нет утешения в мысли о том, что рано или поздно всех ждет конец. Рано, слишком рано!

Недаром Сесиль Роде — один из его идеалов — воскликнул перед смертью: «Столько дела — и так мало времени отведено!» Роде не дожил и до пятидесяти лет; он намного старше, а совершил гораздо меньше.

Машина увозила его прочь от Капитолия. В этом есть что-то символическое, но лучше не задумываться… Вот и Нью-Смитсониен, могучий комплекс музеев, которые ему было вечно некогда посетить, а ведь сколько раз проезжал мимо за те годы, что прожил в Вашингтоне. Сколько упущено в непрестанной погоне за властью, с горечью сказал он себе. Мир культуры и искусства был, по сути дела, закрыт для него, и ведь это лишь часть цены. Он стал чужим в собственной семье, растерял былых друзей. Любовь принесена в жертву на алтарь честолюбия, а жертва оказалась напрасной. Есть ли на всем свете хоть один человек, который станет оплакивать его кончину?

Конечно есть. У него стало легче на душе, чувство беспредельного одиночества поумерилось. Беря телефонную трубку, сенатор со стыдом подумал, что вынужден справиться о номере у секретаря, хотя память удерживает множество куда менее важных вещей…

(Вот Белый дом, залитый ярким светом весеннего солнца. Впервые в жизни он скользнул по нему равнодушным взглядом. Белый дом уже принадлежал иному миру — миру, до которого ему больше нет и не будет дела.)

В автомобиле не было видеоустройства, но сенатор и без того уловил оттенок удивления и даже намек на радость в голосе Айрин.

— Здравствуй, Рени, как вы там поживаете?

— Отлично, папа. Когда мы тебя увидим?

Вежливая формула, к которой дочь всегда прибегала в тех редких случаях, когда он звонил. И всегда, исключая Рождество или дни рождения, сенатор отвечал неопределенным обещанием как-нибудь заглянуть…

— Я хотел спросить, — произнес он медленно, извиняющимся тоном, — можно ли заехать за ребятишками. Давно мы с ними нигде не были, и надоело все сидеть в канцелярии.

— Конечно заезжай! — Голос Айрин потеплел. — Они будут рады. Когда тебя ждать?

— Давай завтра. Приеду около двенадцати и повезу их в зоопарк или Смитсониен, куда захотят.

Вот теперь она изумилась — ведь он один из самых занятых людей в Вашингтоне, его время расписано на недели вперед. Будет спрашивать себя, что произошло; хоть бы не догадалась. Да нет, не должна, ведь даже его секретарь ничего не знает об острых болях, которые в конце концов вынудили сенатора обратиться к врачу.

— Чудесно! Как раз вчера они говорили о тебе, спрашивали, когда же ты опять приедешь.